Когда-то для исполнения рождественских гимнов или хоралов в церковь приглашали музыкантов. Так вот однажды случилась вот что… Читайте онлайн на русском языке историю Томаса Гарди «Сумаcшедшая ночь в церкви». Веселая однако история…
Сумасшедшая ночь в церкви (история Томаса Гарди)
- серпент — старинный духовой инструмент
- сквайр – английский помещик
Это случилось в воскресенье после рождества. Как оказалось, ребята тогда играли в Лонпулской церкви последний раз. На тот момент они и не думали, что все обернется именно так. Вы, верно, слышали о них, сэр. Это была очень хорошая группа, почти такая же как группа из Меллстока, которую возглавлял Дэйвис. Николас Пуддинг дирижировал и играл на скрипке, Тимоти Томас на виолончели, Джон Байлс на альте, Даниэл Хорнед — на серпенте, Роберт Дудл — на кларнете, а Мистер Никс — на гобое. Все они были здоровенные парни. Особенно те, кто играли на духовых инструментах, дудели во всю мощь. Поэтому всю рождественскую неделю их нарасхват приглашали играть на праздничных гуляниях и танцевальных вечеринках. Они могли сыграть джигу или английский матросский танец прямо с ходу, как залпом выпалить псалом, а возможно даже лучше, не в обиду им будет сказано. Пора была напряженная. Случалось так, что полчаса они играли рождественские гимны для леди и джентльменов в большом зале дома местного сквайра и скромно как святые пили с ними чай и кофе, а после этого с группой около девяти танцоров зажигали «Удалого сержанта» в пабе «Твинкер Армс», попивая ром и сидр горячий как пламя.
Вот и в то рождество они, переходя от одной вечеринки к другой, вымотались настолько, что еле держались на ногах от усталости и бессонных ночей. После рождества наступило воскресенье, тот самый роковой день, когда их пригласили играть в церкви. На церковной галерее, где им предстояло находиться, было убийственно холодно. Мороз в то зиму стоял лютый. В отличие от них, у большого числа собравшихся ниже, в главном зале церкви, стояла печь, которая спасала присутствующих от мороза. Николас уже с утра начал жаловаться, что скоро околеет. «О господи! Я не вынесу этот смертельный холод! Будь что будет, но вечером у нас будет то, что согреет наши внутренности, чего бы мне это не стоило!»
Сказано — сделано, после полудня он притащил в церковь галлон теплого бренди, уже смешанного с пивом, хорошо завернутый в тряпье и спрятанный в сумке от виолончели, чтобы не остыл. И они стали греться: один глоток во время исповеди, еще один — после причастия, и несколько перед началом проповеди. С последним глотком им стало уже совсем уютно и тепло. Проповедь продолжалась, — к несчастью для них, это была самая длинная проповедь в году, — а они, согревшись и расслабившись, уже спали непробудным сном.
В этот день был очень пасмурно, и к концу церемонии в церкви уже совсем стемнело. Внутри можно было разглядеть только лицо священника, освещенное свечами. Церемония подходила к концу, и вот служитель божий сделал жест для начала «вечернего гимна». Но ни малейшего звука с хоров не последовало, и люди стали с удивлением смотреть наверх и по сторонам. Наконец паренек Леви Лимпет, который тоже сидел на галерее, толкнул Тимоти и Николаса и закричал: «Начали! Начали!».
«А? Что такое?» — вздрогнул Николас, приходя в себя. В храме было так темно, а его голова так затуманена, что он подумал, что они находятся на вечеринке, на которой были прошлой ночью. Поэтому, взмахнув смычком, он давай играть «Черт у портняжек», одну из самых веселых и популярных мелодий в то время. Остальная часть группы, находясь в похожем состоянии и не понимая, что происходит, без раздумья последовала за ведущим с обычной энергией и напором.
Они наяривали так, что от звуков плясовой, паутина, висевшая под потолком, задрожала как испуганное привидение, Николас же, увидев, что никто не двигается, закричал так, как он обычно кричал своим командным басом, когда танцующие не знали фигур: «Верх пары, скрестить руки! И когда я закончу игру на скрипке, каждый поцелует своего партнера под омелой!
Паренек Леви, сидевший вместе с ними на хорах, так напугался, что скатился со ступеней галереи вниз прямо как молния. У священника волосы встали дыбом, когда он услышал жуткую мелодию, пронзившую всю церковь, и, решив, что все в хоре сошли сума, поднял свою руку и закричал: «Стоп, стоп, стоп! Что это такое?» Но музыканты, оглушенный своей собственной музыкой, не слышали его голоса, и чем больше он старался до них докричаться, тем громче они продолжали играть.
Люди поднялись со своих скамей, удивляясь и глядя в землю, говорили: «Что они подразумевают под этой выходкой? Это просто Содом и Гоморра!» Потом сквайр поднялся со своей скамьи, обитой зеленым сукном, на которой слушал проповедь в окружении лордов и леди, и пошел к галерее, тряся кулаком в сторону хоров и приговаривая: «Что происходит? В этом священном здании! Что это такое?!» В конце концов, музыканты обратили на это внимание, и стихли.
«Больше таких отвратительных вещей – никогда!» — все повторял сквайр, который все не мог успокоиться. «Никогда!» — вторил ему священник, вставший за его спиной.
«Даже если ангелы с небес…», — кипятился сквайр (вообще-то, он был злобный малый; хотя, возможно, в именно этом случае он был прав) , – «нет, даже если ангелы с небес спустятся сюда»,- восклицал он,- «отныне ни один из них не сыграет больше и ноты в этой церкви, ибо они оскорбили не только меня, мою семью и прихожан, но и Всевышнего. Достаточно того, что они сотворили этим вечером!»
Наконец, придя в сознание, музыканты поняли, где они находятся. Ну и зрелище было, когда Николас Пуддинг, Тимоти Томас и Джон Байлс со своими скрипками под мышкой, Даниэл Хорнед с о своим серпентом и Роберт Дудл с кларнетом ползли с галереи по лестнице вниз. Священник, возможно, простил бы их, если бы узнал правду, но вот сквайр уж точно нет. На той же неделе по его распоряжению в церкви установили механический орган, который мог исполнять только двадцать две священных мелодии, и какие бы дурные намерения не имел музыкант, играющий на нем, ничего, кроме псалмов, сыграть на нем было невозможно. Вскоре сквайр подыскал надежного человека, чтобы вертеть ручку, и прежние музыканты получили полную отставку.
Перевод с английского Набеев А.
* * *
А еще вы можете прочитать эту историю в другом переводе.
Томас Гарди. Роковая ошибка церковных музыкантов
Случилось это в первое воскресенье после рождества; конечно, им и в голову не могло прийти, что они играют на хорах лонгпадлской церкви в последний раз. Но так уж обернулось дело. Да вы, сэр, верно, слыхали об этих музыкантах; оркестр был на славу, – пожалуй, не хуже мелстокского приходского оркестра под управлением Дейвиса, а это сами понимаете, кое-что значит! Николас Паддинком дирижировал и играл на скрипке, Тимоти Томас – на виолончели, Джон Байлз – на альте, Дэн Хорнхед – на серпенте, Роберт Даудл – на кларнете и мистер Нике – на гобое. Народ всё был здоровенный, особенно те, что дудели. Как задуют – держись, да и только! Немудрено, что в рождественские дни их наперебой приглашали на всякие сборища и вечеринки с танцами. Они, понимаете ли, могли прямо с ходу жарить джиги и контрдансы не хуже, чем псалмы, а может, даже и лучше – не в обиду им будь сказано. Словом, бывало и так, что вот, к примеру, исполняют они рождественский хорал в холле у самого сквайра, распивают там чаи да кофеи с важными леди и джентльменами – ни дать ни взять праведники в раю! – а полчаса спустя, глядишь, они уже в кабачке «Герб медника» наяривают «Удалого сержанта» и хлещут ром с сидром, горячий как огонь.
Само собой, и в это рождество они все ночи напролет играли то на одной развеселой вечеринке, то на другой, так что и поспать толком не удавалось. А тут подоспело злополучное воскресенье. Зима выдалась до того лютая, что усидеть в церкви на хорах было просто невмоготу; для прихожан внизу топилась печь, и мороз им был нипочем, а вот музыкантам приходилось туго. Пока шла утренняя служба, ртуть в термометре свалилась на самое дно. Николас не выдержал:
– Ну и стужа, прости господи, терпеть невозможно! Придется нам хлебнуть чего-нибудь, чтобы согреть внутренности! Где наше не пропадало!После полудня он приволок в церковь целый жбан горячего бренди пополам с пивом, а чтобы пойло не остыло раньше времени, завернул жбан в чехол от виолончели. И стали они греться: сперва по глоточку, когда читали «Ныне отпущаеши», потом по второму после «Верую», а к началу проповеди прикончили и остальное. С последним глотком им стало на диво тепло и уютно, и, пока тянулась проповедь – в этот день, как на грех, предлинная, – они уснули мертвецким сном, все до единого.
Стемнело совсем рано, так что к концу проповеди в церкви только и видно было, что две свечи на кафедре да лицо священника между ними. Но вот и проповедь кончилась, и священник запел «Вечерний гимн», а с хоров – ни звука. Прихожане начали оглядываться и любопытствовать, что такое приключилось с оркестром, и тогда Леви Лимпет, мальчуган, сидевший на хорах, подтолкнул Тимоти и Николаса и пропищал:
– Начинайте, начинайте!
– А? Что? – встрепенулся Николас. В церкви стояла такая тьма, а в голове у него был такой ералаш, что он вообразил, будто всё еще находится на вечеринке, где они играли прошлой ночью, взмахнул смычком и давай отхватывать «Черта в портняжной» – излюбленную тогда в наших краях джигу. Остальные музыканты соображали ничуть не лучше: недолго думая, они последовали примеру Николаса и грянули, по всегдашнему своему обыкновению, изо всех сил. Они так усердствовали, что от оглушительных звуков «Черта» клочья паутины, висевшие под потолком, заплясали, словно сонм спугнутых привидений. А тут еще Николас, видя, что никто не трогается с места, гаркнул во всю глотку (как делал обычно на вечеринках, когда танцующие не знали фигур):
– Первые пары, руки крест-накрест! А под конец я пущу трель, и тогда пусть кавалеры целуют дам под омелой!Мальчонка Леви так перепугался, что кубарем скатился с лестницы и без оглядки бросился домой. У священника при первых звуках греховной мелодии волосы встали дыбом: он решил, что музыканты спятили, и завопил, воздев руки:
– Стойте! Стойте! Да постойте же! Что вы делаете?
Но музыканты, оглушенные собственной музыкой, не слышали его, и чем громче он кричал, тем громче они играли.
Прихожане в страшном смятении повскакивали со скамей и запричитали:
– Какое кощунство! Взбесились они, что ли? Не миновать нам участи Содома и Гоморры!!
Сам сквайр, который слушал богослужение вместе с лордами и леди, гостившими у него, встал со своей скамьи, обитой зеленой байкой, обернулся к хорам и заревел, грозя кулаком:
– Как! Здесь, в священном храме! Как!
Наконец музыканты услыхали его и умолкли.– Неслыханное святотатство, позор! Да это просто неслыханно! – кипятится сквайр, выходя из себя.
– Неслыханно, – поддакивает священник, который успел уже спуститься с кафедры и теперь стоял рядом с ним.
– Да пусть хоть все ангелы небесные, – кричит сквайр (зловреднейший человечишко был этот сквайр, хотя на этот раз по чистой случайности он ратовал за божье дело), – да пусть хоть все ангелы небесные слетятся сюда, всё равно я никогда больше не позволю этим богомерзким музыкантам сунуть нос в нашу церковь! Да вы, – кричит он, – вы оскорбили меня, и семью мою, и гостей моих, и самого господа бога вседержителя!Тут только злосчастные музыканты малость пришли в себя и уразумели, где они находятся. Ну и вид у них был, когда они поползли вниз, поджав хвосты: Николас Паддинком и Джон Вайлз со своими скрипками, бедняга Хорнхед с серпентом и Роберт Даудл с кларнетом! Так они и ушли восвояси. Священник, может статься, и простил бы их, узнавши всю правду, но сквайр – где там! На той же неделе он велел купить механический органчик, который играл двадцать два псалма, да так старательно и добросовестно, что самый закоренелый грешник не выжал бы из него ничего, кроме псалмов. Потом сквайр подыскал надежного и достойного человека, чтобы вертеть ручку, и старые музыканты получили полную отставку.
Перевод с английского Линецкий И.